ПЕРЕПИСКА В МЕССЕНДЖЕРАХ СТАЛА ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ В 20% УГОЛОВНЫХ ДЕЛ
Эксперты подсчитали, что переписка в мессенджерах стала ключевым доказательством почти в 20 процентах уголовных дел. Об этом сообщает РИА Новости со ссылкой на экспертов компании экспертиз в сфере информационных технологий и права RTM Group.
"Проанализировав судебную практику за последний год, эксперты пришли к выводу, что переписка в мессенджерах является ключевым доказательством умысла в 19 процентах уголовных дел. Речь идет, в первую очередь, о тех из них, что связаны с перепиской, обозначающей договоренности между сторонами. Это уголовные дела, касающиеся продажи наркотиков, взяточничества, вымогательства. Также переписка широко применяется в гражданских - особенно семейных - спорах, реже - в арбитражных судах", - рассказали в компании.
В целом, по сравнению с 2020 годом, использование электронной переписки как доказательства в уголовных делах выросло на 20 процентов, а в гражданских делах за тот же период - более чем на 100 процентов.
© «Редакция «Российской газеты»
«ТЕЛЕФОН МОЙ – ВРАГ МОЙ», ИЛИ РАССКАЗ О ТОМ, КАК ОБВИНЯЕМЫМ ОТКАЗЫВАЮТ В ИХ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВАХ
Совсем недавно, 10 ноября, государственные СМИ анонсировали неутешительную статистику об использовании в 19% уголовных дел в качестве ключевого доказательства личной переписки обвиняемых, зафиксированной на электронных носителях – персональных компьютерах, смартфонах и иных гаджетах. Как эта статистика соотносится с гарантированной ст. 23 Конституции Российской Федерации тайной переписки, телефонных переговоров и обязательным судебным контролем любых ее ограничений?
Ответ в сегодняшней уголовной юстиции весьма прозаичен – никак. Действующее процессуальное регулирование не предусматривает каких-либо гарантий в отношении изъятия и осмотра памяти электронных устройств, который может включать и исследование переписок в мессенджерах, электронной почты, прослушивание записей телефонных переговоров, голосовой почты и т.д. Конституционно-правовые механизмы ограничения тайны личной переписки и телефонных переговоров фактически по прямому указанию федерального законодательства распространяется лишь на проведение отдельных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий (ст. 13 УПК РФ, ст. 8 Федерального закона от 12.08.1995 N 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности»). В остальном же, тайна личной переписки, судя по всему, охватывает лишь рудиментарные для современного человека почтовые и телеграфные отправления, использование которых в качестве средства постоянной коммуникации воспринимается как минимум со снисходительной улыбкой.
Однако насколько подобное сужение конституционных гарантий обосновано? Никто не будет спорить с очевидным тезисом о повсеместности электронных средств коммуникации. Сегодняшняя жизнь практически полностью лежит в цифровой плоскости, которая, тем не менее, является сегодня предметом все усиливающегося законодательного оформления, ограничения и регламентации. Несмотря на этот активно протекающий процесс, законодатель и правоприменитель тем не менее уклоняются от признания электронной среды как полноправной, а может и приоритетной площадки для коммуникации, отказывая ей в распространении конституционных гарантий. Подобная позиция прямо отражена в многочисленных типовых решениях Конституционного Суда Российской Федерации (например, Определение КС РФ от 25.01.2018 N 189-О, Определение КС РФ от 24.06.2021 N 1364-О), где суд отказал заявителям в признании их конституционного права на тайну личной переписки нарушенным из-за неправомерного изъятия и осмотра его личного телефона с содержащимися в переписках в мессенджерах компрометирующими сведениями.
По сути существующий правовой пробел дает следователю «чит-код» к любому уголовному делу – изъятие телефона со всей изобличающей информацией по характеру равносильно очной ставке с самим собой, когда обвиняемый, выстраивая линию защиты, вынужден спорить не с доводами следствия, а с собственными сообщениями или высказываниями, которые он адресовал когда-то собеседнику в личной переписке. Бесспорно, что это ставит обвиняемого в неприглядно слабую позицию, ведь какова убедительность спора с самим собой в глазах суда или следствия?
Судебная практика по этому вопросу еще до 2018 года отказала гражданам в распространении на электронное пространство конституционно-правовых гарантий. Так, еще 11.10.2016 года апелляционным определением Верховного Суда Российской Федерации N 32-АПУ16-12 признано законным изъятие, осмотр и учет в качестве допустимого доказательства по уголовному делу телефона обвиняемого, сведения из которого легли в основу обвинительного приговора. После принятия в 2018 году процитированной позиции Конституционного Суда Российской Федерации суды неуклонно ее придерживаются (см., например, Определение Шестого кассационного суда общей юрисдикции от 23.03.2022 N 77-1094/2022, Кассационное определение Пятого кассационного суда общей юрисдикции от 29.08.2022 N 77-1538/2022, Кассационное определение Четвертого кассационного суда общей юрисдикции от 07.10.2020 N 77-1745/2020).
О чем подобная практика говорит сегодня? О безальтернативном умалении до степени отрицания существующего конституционного права на тайну личной переписки и телефонных переговоров в рамках уголовного преследования. А вместе с тем, умаление и права не свидетельствовать против себя самого, презумпции невиновности и права на состязательный судебный процесс, где оппонентом выступает государственный обвинитель, а не ты сам.
Автор текста: Павел Ларионов
© Издательская группа «Закон»
